[темное.небо]

13.10.2009 в 23:23

Пишет  !ЗлОй_ТоПоР!:

Христианство ниже пояса [оральный секс детектед]
Ольга Чигиринская

Я обещала написать статью об отношении христианства к телу, телесности, сексуальности, теме телесного «низа» и юмору на эту тему. Пообещав, я подумала горестно – где я возьму на это время, если по случаю праздников мне нужно входить в ночь и днем отсыпаться, после чего выходить уже в день – но тут Бог показал, какой Он не фраер. Я крупно простыла. Три недели я выскакивала на склад в одной футболочке, в субботу решила по случаю «ниже нуля» надеть курточку (нам выдаются такие толстые форменный «хуфайки»), и на тебе – простыла. В итоге есть время, есть вдохновение и есть тема. Потому что тело заявляет о себе вовсю. Трудно воображать себя духом чистым и свободным, если бронхи то и дело извергают густую слизь, а в носоглотке словно ёж поселился.
Итак, начнем с фразы, на которую я наткнулась:
«Корень («нижепоясного юмора» - О. Ч.) - в христианстве, где идеальные ангелы, как известно, не какают, зато черти поселяются в прямой кишке (не шутка, сама три дня назад вычитала в одной статье к семинару). В Израиле такого быть не может, т.к. иудаизм не отделяет "душу" от "тела" так, как христианство, поэтому еврей смеется над другими вещами».
Что в ней неправильно? Да все.

То есть, она справедлива «с точностью до наоборот» - викторианская чопорность мало общего имеет с христианским благочестием, и вообще, если кто часом не заметил, христианство – ЕДИНСТВЕННАЯ религия мира, которая учит, что Бог воплотился, прожил человеческую жизнь и принял человеческую смерть. Это учение апостол Павел охарактеризовал как «эллинам соблазн, иудеям – безумие». Шутки «ниже пояса» свойственны абсолютно всем народам мира, в том числе и тем, которые с христианством знакомы шапочно или незнакомы вообще. И «разделение души и тела» в иудаизме гораздо больше, нежели в христианстве – иудаизм не считает конкретную душу и конкретное тело неразрывно связанными между собой и образующими единую личность, допускает метемпсихоз.
Дело не в том, что «идеальные ангелы не какают» - человеческим идеалом в христианстве выступает Иисус Христос, «Ибо не Ангелов восприемлет Он, но восприемлет семя Авраамово» (Евр.2:16). Человек от сотворения – плотское создание, и бесплотное существо не может быть человеческим идеалом.
Дело в том, что с нашей плотью не все в порядке, и от сознания этого никуда не деться. Для этого не обязательно быть христианином и даже верующим: достаточно простого здравомыслия, чтобы найти отношение к плоти нездравым. Сам спор о том, естественно или неестественно стыдиться плотских проявлений был бы невозможен, не будь в человеческой природе заложено это странное, противоприродное свойство – стыдиться. Нет человеческой культуры, свободной от стыда полностью. Благородные дикари, живущие в единении с природой, канули в Лету с эпохой Просвещения – этнография открыла нам народы, живущие в непрерывной борьбе с природой и страхе перед ней. Табу – предтеча цивилизации. Запрет появляется раньше, чем миф, его обосновывающий и тем более раньше, чем рационализация мифа. Можно предположить, например, что во время акта дефекации и полового акта человек особенно беззащитен, и потому-де испокон возник обычай прятаться во время «этого», а уж потом на рациональное основание намотали кучу иррациональных запретов. Но как тогда объяснить, что запах собственных фекалий нам резко неприятен, «дерьмо» - ругательство, а сказать про какой-то напиток «моча» - ни в коем случае не похвала? Мы наслаждаемся, когда ветер дует со стороны розария и морщимся, когда он дует со стороны сортира не потому что с детства нам внушили, что вот тут цаца, а вон там – кака. Если бы некий воспитатель задался целью внушить обратное, он бы, я думаю, не преуспел. Предвижу возражения – в экстремальных ситуациях человек отбрасывает брезгливость: ниндзя прячется в выгребной яме, женщина зубами перегрызает пуповину, если нечем отрезать, проститутка берет в рот член партнера, голодный вымывает из чужих фекалий непереваренные куски и поедает... Согласна; но все эти случаи требуют либо специального волевого усилия по преодолению собственной брезгливости, либо специальных условий (голод, боль, усталость), заглушающих в человеке «души разумной», когда решающий голос остается за «душой животной», организмом as is.
Проблема непорядков с нашей плотью – это, в первую очередь, проблема контроля. Человек разумный, хомо сапиенс сапиенс, изобретает колесо, огонь, паровой и ракетный двигатель, пишет стихи, научные и теологические трактаты, строит города, вершит историю... но в ряде случаев решения за него принимает его тело. Самый дерзкий творческий порыв, самая интеллектуальная беседа, самая возвышенная молитва будут в конце концов прерваны давлением в мочевом пузыре или прямой кишке. Тело резко, грубо и недвусмысленно избавляет нас от иллюзии, будто мы господа хотя бы сами себе. Мне кажется, именно этого в глубине души каждый из нас и стыдится: нам хотелось бы, действительно хотелось бы быть полными господами своей жизни – но у каждого человека: гения, поэта, святого – бывают моменты, когда голове приказывает зад, и все ментальные усилия сосредоточены на том, чтобы «увидеть туалет и добежать до него» (с) Жванецкий.
Конфликт «души разумной» и «души животной» очень ясно выражен в русском языке переводом глагола «хотеть» в пассивный залог: «хочется». Я хочу работать – но мне хочется спать. Я хочу целоваться с любимым – но мне хочется кашлять и сморкаться. Я хочу продолжать разговор – но мне хочется в туалет. Эта воля как бы и моя – и одновременно посторонняя, она во мне – но вне меня-как-личности, это воля природы, временно, но решительно берущая надо мной верх. Это было бы трагично, когда бы не было смешно. Именно юмор в этих случаях спасает нас как от манихейской ненависти к телу, так и от языческого телопоклонничества, обретшего сейчас новую форму в моде на диеты, голодания, уринотерапию и прочую ерунду.
Кстати, одно из немногих звучащих как шутка речений Иисуса находится именно в регистре «юмора ниже пояса»: «Иисус сказал: неужели и вы еще не разумеете? еще ли не понимаете, что все, входящее в уста, проходит в чрево и извергается вон? а исходящее из уст - из сердца исходит - сие оскверняет человека, ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления - это оскверняет человека; а есть неумытыми руками - не оскверняет человека» (Матф.15:16-21) Напоминаю, что речь изначально шла о страшно серьезном вопросе: ритуальном предписании омывать руки. Бесчисленные толкователи Торы из вопроса гигиены сделали вопрос ритуала, и Иисус, безо всякого пиетета относящийся к «бременам неудобоносимым», в конце концов объясняет непонятливому Петру: человек, который съел что-то ритуально нечистое, просто сходит и покакает, и на этом сложный вопрос о «чистой» и «нечистой» пище отпадет сам собой. А вот человек, который таскает в сердце зло и выблевывает его при первой же возможности, будет грязным, сколько он ни мойся.

Тема сексуальности несколько сложнее. Сексуальность человека как бы сама собой распадается на «высокую» и «низкую» сферы, причем обе сферы включают в себя телесность, непосредственно половой акт. Я должна специально оговорить это, потому что многие люди проводят разделение именно здесь: «высокая любовь» - платоническая (в том смысле, от которого сам Платон был далек), «низкая» - плотская. О первой – исключительно высоким штилем, о второй – матом. Так вот, я этой позиции не разделяю. По ряду причин.
Во-первых, если бы Господь был такого мнения, мы бы считали все телесные акты постыдными и грешными. Нам было бы отвратительно не только брачное ложе, но и пиршественный стол, наши столовые были бы, наподобие туалетов, отгороженными темными закутками. А между тем традиция совместной трапезы, вполне возможно, даже старше брачной традиции. Во всяком случае, даже в Библии сказано, что Адам и Ева сначала поели .
Во-вторых: Господь не мог сделать безусловную мерзость необходимым условием продолжения рода – а пожелание «плодитесь и размножайтесь», напомню, было высказано еще до грехопадения.
И в-третьих, Он не дал бы нам почувствовать в плотской любви отголосок Эдема, если бы Эдем не предусматривал ничего подобного.
Библия использует один и тот же ивритский глагол «даат», «познать», в словосочетаниях «познать женщину» и «познать Бога». На мой взгляд, в этом читается замысел Господа о теле и акте плотской любви: тело, согласно учению Св. Фомы Аквинского, является инструментом ПОЗНАНИЯ тварного мира. Таким образом, в половом акте мы действительно ПОЗНАЕМ. Вопрос только в том – что? Ведь по сути дела половой акт – и ест не что иное как акт невербальной коммуникации, бессловесного общения. Тело, которым мы чувственно познаем мир, выступает в этом акте одновременно и «посланцем», и «посланием». И в этом глубоком коммуникативном акте проявляется человеческая личность. И анекдот про Ваську, который «может, сказать чего хотел» приобретает окраску некоей сермяжной правды. Вполне возможно, что Васька хотел что-то сказать, но слов по причине своей серости безлошадной не отыскал и выразился в грубом акте невербальной коммуникации.
Если принять это за отправную точку, то получится, что необязательный половой акт подобен пустому и беспредметному разговору с безразличным тебе человеком, а мастурбация – адресованному в никуда монологу в пустой комнате – что есть нездраво, хотя и не запрещено законом.
И тогда «на выходе» у нас получится, что полноценный половой акт в любви – это бессловесное признание в том, что человек рядом тебе дорог и интересен, что вы не просто общаетесь посредством тел – мы лишены способа общаться вольной мыслью напрямую, мы говорим устами, слышим ушами, жестикулируем руками и видим глазами – но переходите на новый уровень общения: в адресата входит не только послание, но и посланник. Если, согласно тому же Фоме, душа – форма и двигатель тела, то половой акт – стремление соединить две души в одной форме и одном движении.
На сверхчувственном, нетелесном уровне это можно уподобить правильной молитве. Люди Церкви чувствовали это родство очень давно. Сильнейший образец любовной лирики – «Песнь Песней» - вошел в церковный канон как метафора отношений души и Бога. Испанский мистик и богослов, монах Иоанн от Креста, предваряет свой трактат «Восхождение на гору Кармель» стихотворением от лица женщины, в котором любой светский человек найдет только речь идет о любовном свидании. Можно сказать, что «католики в богословии сладострастничают» - но из песен Симеона Нового Богослова тоже слов не выкинешь.
Почему так? Потому что нормальный, полноценный плотский акт любви и нормальный, полноценный акт богообщения требуют одного и того же: самозабвения, самоотверженности. Хороший разговор никогда не складывается из двух монологов, в ходе которых собеседники не слышат друг друга. При хорошем разговоре как минимум для одного на первом месте стоит не я, а «ты». Половой акт как акт познания имеет целью познание ДРУГОГО.
Любой человек, который любил, знает: отношения здесь важнее ощущений. И, по логике нездешнего мира, ощущения тем интенсивнее и лучше, чем меньше ты сосредоточен на себе, чем больше – на другом. Психологи рекомендуют в случае невротической импотенции или фригидности забить на возможность полноценного акта вообще и сосредоточиться на том, чтобы ласками доставить как можно больше удовольствия партнеру. Таким парадоксальным образом этот невроз излечивается через самозабвение. И в постели, и в молитве, да по большому счету, в любом акте глубокой коммуникации нужно отринуть самость, если хочешь чего-то добиться; сосредоточиться на «ты» вместо «я».
Вот тут и зарыта собака. В жизни так бывает очень редко и достигается это либо целенаправленным усилием, либо благодатью – когда большая любовь сваливается на людей сама собой:

Моя, как море, безгранична нежность
И глубока любовь. Чем больше я
Тебе даю, тем больше остается:
Ведь обе - бесконечны. (с) Шекспир

К сожалению, такого рода благодать не почиет на людях сама по себе: ее сохранение все равно требует волевого усилия по переключению с «я» на «ты». И в конце концов для большинства людей в сексуальной жизни на первое место становится «мое удовлетворение» - чему подтверждением существование проституции и порноиндустрии.
Собственно подход «я и мое удовлетворение» и называется по-нашему просто блудом. А поскольку с обычным человеком крайне редко бывает так, чтобы этот подход был чужд и неприемлем – Святые Отцы, от греха подальше, прославляли полный целибат, целиком отвергая «отголосок Эдема» ради собственно Голоса.
Был у них и еще один резон. Любовь между мужчиной и женщиной ДЕЙСТВИТЕЛЬНО похожа на любовь души и Бога. Как и непосредственное продолжение плотской любви – любовь родительская. Дорожный камень за бриллиант никто не примет, а вот страз – вполне. Я не против бижутерии, это старинный и почтенный вид искусства – но я резко портив того, чтобы выдавать стразы за бриллианты. Даже на уровне самообмана.
Но, увы, многие занимаются именно этим. Найдя любовь, они говорят себе: вот это – навсегда, и ничего другого не нужно. Часто «ненужными» оказываются даже дети.
Так что же, спросите вы, всем отвергнуть человеческую любовь ради Божьей?
Нет. Это невозможно, да и не нужно, да и вредно, если не преступно – не для того Бог вочеловечивался, чтобы научить отвергать человека ради Бога. В конце концов даже монашество приобрело общинную форму, своего рода семейную. Критерием способности любить Апостол называет именно любовь к человеку: «Кто говорит: "я люблю Бога", а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» (1Иоан.4:20). Причем любовь не созерцательную, а деятельную: «А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое, - как пребывает в том любовь Божия? Дети мои! станем любить не словом или языком, но делом и истиною» (1Иоан.3:17-19).
Необходимость возлюбить Бога «всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим» для мистика обусловлена именно заповедью любить человека. Потому что человеческий опыт свидетельствует – любить человека трудно, человеческих сил на это не хватит, нужен внешний резерв, «прививка вечности».
В своем очерке о «Страстях» я написала, что если «душа больше пищи, и тело – одежды» (Лук.12:23), то и сексуальность человека больше постели. И хотя «в Воскресении пребывают как ангелы Божии на небесах», но остаются при том мужчинами и женщинами. Согласно Господню замыслу, мужчина «содержит в себе» всю человеческую природу – но бессилен ее воспроизвести; женщина может воспроизвести (а при помощи достижений науки – и без мужского семени), но только себя, только женщину. Самодостаточность – бесплодна, плодовитость несамодостаточна. Мы составляем род человеческий в пространстве и во времени только вместе. Значит, сексуальность сама в себе не может заключать никакого греха. Мы так и задуманы. Но почему-то грех очень сильно уязвил нас именно здесь, и понятие «первородный грех» в вульгарно-христианском сознании связан именно с половым актом.
Августин объяснял это так: среди членов, которые подчиняются мне – рук, ног, языка – есть один, который как бы самостоятелен. В молодости он пытается диктовать голове и сердцу, ввергая человека в неприятности. В старости он подводит того, кто хочет законной близости с женой. Короче, член – бунтарь, который не желает подчиняться «царю в голове» в знак того, что его обладатель – не подчинился Царю Вселенной. Он носит на себе «печать» нашего бунта. Первородный грех в первую очередь – НЕПОДЧИНЕНИЕ низшего высшему, и в половой жизни человека это неподчинение проявляется ярче всего: эмоции норовят взять верх над разумом, тело – над эмоциями. «Верх» служит «низу», интеллект вместо того чтобы правильно расставить приоритеты, начинает лихорадочно работать над тем, как лучше осуществить мгновенную похоть, сердце ошибается, приняв телесную страсть за влечение души, само тело делает что хочет: от преждевременной эакуляции до нервической импотенции и фригидности.
Естественно, я описываю не лучший случай и не худшей, а «средней паршивости». Но так оно часто и бывает. Гораздо чаще, чем тот вариант, который мне кажется оптимальным: единение в любви и законе.
Вот почему понятие «целомудрие» распространяется не только на сексуальную сферу: оно включает в себя ВООБЩЕ всю организацию человека, всю иерархию единства «дух-душа-тело». То есть, тут дело опять в проблеме контроля? Да, и в еще большей степени, чем в первом случае: укакаться стыдно, но не грешно; блудить грешно, хотя для некоторых это скорее предмет гордости, чем стыда. И тут сама гордость свидетельствует против гордеца: Дон-Жуаны и Мессалины гордятся количеством и качеством ПОТРЕБЛЕНИЯ людей. Наша цивилизация сейчас вообще сексуально озабочена в том смысле, что множество текстов, видеопособий, приспособлений выпускается для того, чтобы сделать человекопотребление как можно более качественным. Конечно, это дело в мире было всегда, но никогда – в таких масштабах. Потому что небывалый прежде уровень жизни, слава Богу, позволил множеству людей наконец-то есть досыта и иметь достаточно досуга – и отдаться потреблению, в том числе и в области секса.
Что характерно – счастливых любовников больше не стало. Подозреваю, что не увеличилось даже число тех, кто активно применяет в отношениях всю эту многократно описываемую технику, чтобы доставить друг другу радость. Потому что в центре все равно «я и мое наслаждение».
Одним из последствий грехопадения, радикально, как мне кажется, изменивших человеческую психику – была способность пресыщаться и прискучивать, стремиться вдаль, а не вглубь, видеть в ближнем прежде всего отражение своего «я», а не целостное и самоценное «ты». Два человека, состоящие в браке десять лет, находят, что им уже не о чем говорить. Они познали друг друга до самых глубин? Черта с два – после развода оказывается, что каждый о другом полон дичайших иллюзий.
Мой «любимый» анекдот на эту тему – про короля, который гулял от красивой королевы направо и налево и кардинала, который его за это выругал. Король стал потчевать кардинала каждый день пуляркой и кардинал в конце концов возроптал: что это у вашего величества все пулярка да пулярка. Она, конечно хороша, но приедается. Ну, сказал король, вот и королева хороша, но приелась. Таким образом король победил в споре. Анекдот показателен в том смысле, что прекрасно иллюстрирует отношение к человеческому телу как к предмету потребления. Для короля и ему подобных тело женщины – не материальная составляющая уникальной неповторимой личности, а пикантный кусок мясца, которым можно понаслаждаться, пока не приестся. И сюжетная победа короля по отношению к якобы ханжеской позиции кардинала много нехорошего говорит о человечестве.
В чем порочность такого подхода? Да в том, что наслаждение все равно убивается пресыщением. И в конечном счете двое искушенных любовников не могут дать друг другу ничего такого, чего каждый не мог бы добиться «своею собственной рукой» - если только они не готовы дать другому себя со всей искренностью и нежностью.
Половой акт, в котором нет искренности и нежности – блуд. И с «самого верха», из сферы разума и души, где живет любовь – половой акт скатывается в сферу «самого низа», в похабщину.
И похабный юмор, к счастью, не дает нам возвести это дело в некий тантрический культ. Юмор – это штука, весьма способствующая смирению, и на этом основании я считаю чувство юмора христианской добродетелью и даром Святого Духа, прекрасным лекарством против любого вида гордыни. А поскольку в сфере пола гордыня тоже нам присуща, то и здесь нам нужен юмор, чтобы обрести здравый смысл. Грех прежде всего смешон.
Теперь о том, чем я вас так бессовестно интриговала. Об оральном сексе.
Честно говоря, он у меня ассоциируется не столько с «яйским наслаждением» (термин принадлежит одному маленькому мальчику), сколько с воспоминаниями обо всяких диких аскетических подвигах вроде поедания грязи и стояний на столпах. И в самом деле, я не понимаю людей, осуждающих такого рода аскезу и одобряющих оральный секс.
Поясню свою мысль. Оральный секс – штука _в принципе_ очень унизительная. Половая система у нас соседствует с выделительной, иногда врачи даже говорят «мочеполовая система». Когда в розовом детстве мне показали фото с оральным актом, я была убеждена, что мужчина мочится женщине в рот. В принципе доктора говорят, что бактерий «там» не больше, чем опять же во рту, но факт остается фактом – если эти места не свежевымыты, запах от них исходит резкий и неприятный. И от находящегося поблизости анального прохода – тоже. А с другой стороны, в силу своей чувствительности половые органы весьма ранимы, а во рту есть такая прелесть как зубы. При желании пассивная сторона может унизить активную – но и активная может сделать пассивной очень больно.
Таким образом, соглашаясь быть активной стороной в оральном акте, человек либо всецело верит, что партнер не унизит его, заставив преодолевать отвращение, либо заранее согласен на унижение по каким-то своим причинам. В свою очередь, другая сторона либо настолько верит партнеру, что готова предоставить самый чувствительный орган в его полное распоряжение – либо настолько считает партнера никем, что никакой опасности не ждет. Либо гарантирует себе безопасность дополнительно – как любители скорострельного придорожного секса, которые суют проститутке спичку в ухо, чтобы если что...
Да, нужно обратить внимание вот еще на что. Когда в начале я говорила о самоотвержении в ходе полового акта, я совсем не имела в виду тот взгляд на мир, при котором осознание собственной ценности у человека притуплено до полного отсутствия чувства достоинства. Многие путают. Но дело в том, что «отвергнуть себя» не значит «отнестись к себе как грязной тряпке». Самоотверженность подразумевает жертвование чем-то ценным. Грязной тряпкой пожертвовать невозможно, поэтому у людей с таким отношением к своему телу часто наблюдаются трудности в любви плотской: они никак не могут поверить, что _это_ можно использовать не для унижения. Речь о половом акте вообще, не только об оральном. И дело зачастую не в пуританском воспитании – сегодня куда больше женщин стесняются своего несоответствия «мировым стандартам», заданным супермоделями. Увы, тут и ваш покорный слуга – сапожник без сапог: за последние три года мне не раз случалось, глядя в зеркало в ванной, думать: «да, _это_ любить невозможно...»
Итак, вернемся к нашим баранам. У орального акта есть еще одна специфика: удовольствие (физиологическое, причем более тонкое, чем при обычном акте) получает только пассивная сторона. Активная в самом лучшем случае получает эмоциональное удовольствие от того, что удовольствие доставлено партнеру. То есть, это наивысший градус той самоотверженности, о которой говорилось выше, и месседж тут такой: «Мне все равно, испытаю ли удовольствие я, или даже будут ли мне доставлены какие-то неприятные ощущения – ты для меня главнее. Для меня в твоем теле нет «нечистых мест», я принимаю тебя целиком. Я верю, что ты меня не оскорбишь». При действительно чистых и искренних отношениях ответ должен быть таким: «Я принимаю твою жертву и отношусь к ней со всем уважением. Я сделаю для тебя то же самое. Я никогда не посмею тебя оскорбить». Отклонение на пол-градуса в сторону от этой линии на выходе дает грязь. Вполне возможно, что один из партнеров действительно самоотвержен, а второй – потребительствует, один отказывает себе в хлебе, чтобы другой поел ананасов. Тогда первому честь и хвала, но в целом акт приходится признать метанием бисера.
Так вот, теперь о дикой аскезе. Месседж ее как раз и роднит с нормальным оральным актом – с той разницей, что человек понимает: он никак не может сделать Богу «хорошо». Но любовь его такова, что ему мало гимнов прославления, покаянных молитв и дел милосердия. Он хочет лишиться вообще всякой награды за эту любовь, чтобы она ярче сияла сама по себе, без оправы. Он ищет не утешения и отдыха в молитве, а испытаний и мучений. Он являет всему миру, что его любовь к Богу – ни в коем случае не сделка, и демонстративно отказывается даже от такого невинного блага как минимальный комфорт. Да, я ничего не могу дать Тому, Кто дает мне все – но я могу засвидетельствовать свою страсть отказом от даров: мне нужен Ты, а не блага от тебя. Такой аскет добровольно занимает место Иова, только на гноище не жалуется, а прославляет.
Безумие? Да. Но знаете, многим кажется безумной и идея целовать партнера «в живот – ниже, ниже, вот-вот-вот».
Вот такая вот загогулина.