Каждый да будет весел и добр до часа кончины
У Йорилл нашла случайно
***
пока ты другим там варишь соленый кофе, куришь или стесняешься снять футболку
я тут упрямо рисую знакомый профиль, узкие губы, лоб под короткой челкой
в ванной дышу на кафель, пишу записки, мол отболело, спряталось, пробежало
мы подпустили прошлое слишком близко, чтоб оно эдак молча теперь лежало
пока ты с другими там примеряешь планы, на Ниццу, Ницше, на "да-да, вот здесь и ниже"
я по стеклу в душевой утекаю плавно, я оседаю на пол, и кафель лижет
меня повсюду, до куда только достанет. и день утекает словно сквозь пальцы жидкость
и я забываю когда уже солнце встанет, что я еще собственно даже и не ложилась.
пока ты чинишь машину, и пишешь хокку, заказываешь пиво себе в спорт-баре,
я пробираюсь по горной тропинке в воздух, и улыбаюсь, мать твою, улыбаюсь,
я научаюсь жить в безвоздушном мире, я открываюсь каждому, кто попросит
я перемыла все что нашлось в квартире, и не разбила. хотя подмывало бросить.
пока ты там злишься, ревнуешь, врешь мне, а так же глупо веришь в чужие сказки,
я написала прозы тебе две простыни, я наварила груды вареньев разных.
я одолела боль свою, оседлала, я отняла у нее по тихому все ее силы
я поняла,что я все могу и надо же? даже вернуться, видишь, не попросила
(с) Марта Яковлева
***
секс, говоришь? это просто. проще, пожалуй, и не бывает.
сердце не остывает, не успевает:
я иду за ней и смотрю, как земля уплывает,
как она поводит бедрами и отдувает
челку со лба, потому что на улице плюс тридцать два
и у меня от одного этого жеста адски кружится голова.
секс, говоришь? это мы с ним остаемся одни наконец в квартире,
это я раздеваюсь на три-четыре,
пока он поворачивает защелку или сидит в сортире,
это я встречаю его из ванной, раскрашенная как в тире,
и цель значится точнехонько у меня между ног,
чтобы он промазать не смог.
секс, говоришь? это я одеваю свой сарафан, влезаю на каблуки,
хлопаю дверцей машины, мы делаемся невозможны и далеки,
мы еще на расстоянии вытянутой руки,
но уже не долетают ни смсочки, ни звонки,
и нельзя окликнуть, попросить обернуться, выслушать, наконец…
но еще можно обвести языком его профиль в своем окне.
(и тогда он обязательно обернется)
секс, говоришь? это когда прохожим на улице хочется закурить,
когда стыдно перед соседями в лифте, за то что делалось у двери,
когда невозможно расстаться, и что тут не говори,
но каждые полчаса что-то обрывается и дергается внутри,
не потому что пришла эротическая смска или кто-то там позвонил,
а потому что внутри открылся внезапно тропический океан и всех к чертовой бабушке затопил.
и вот тогда начинается — секс.
(с) Марта Яковлева
***
пока ты другим там варишь соленый кофе, куришь или стесняешься снять футболку
я тут упрямо рисую знакомый профиль, узкие губы, лоб под короткой челкой
в ванной дышу на кафель, пишу записки, мол отболело, спряталось, пробежало
мы подпустили прошлое слишком близко, чтоб оно эдак молча теперь лежало
пока ты с другими там примеряешь планы, на Ниццу, Ницше, на "да-да, вот здесь и ниже"
я по стеклу в душевой утекаю плавно, я оседаю на пол, и кафель лижет
меня повсюду, до куда только достанет. и день утекает словно сквозь пальцы жидкость
и я забываю когда уже солнце встанет, что я еще собственно даже и не ложилась.
пока ты чинишь машину, и пишешь хокку, заказываешь пиво себе в спорт-баре,
я пробираюсь по горной тропинке в воздух, и улыбаюсь, мать твою, улыбаюсь,
я научаюсь жить в безвоздушном мире, я открываюсь каждому, кто попросит
я перемыла все что нашлось в квартире, и не разбила. хотя подмывало бросить.
пока ты там злишься, ревнуешь, врешь мне, а так же глупо веришь в чужие сказки,
я написала прозы тебе две простыни, я наварила груды вареньев разных.
я одолела боль свою, оседлала, я отняла у нее по тихому все ее силы
я поняла,что я все могу и надо же? даже вернуться, видишь, не попросила
(с) Марта Яковлева
***
секс, говоришь? это просто. проще, пожалуй, и не бывает.
сердце не остывает, не успевает:
я иду за ней и смотрю, как земля уплывает,
как она поводит бедрами и отдувает
челку со лба, потому что на улице плюс тридцать два
и у меня от одного этого жеста адски кружится голова.
секс, говоришь? это мы с ним остаемся одни наконец в квартире,
это я раздеваюсь на три-четыре,
пока он поворачивает защелку или сидит в сортире,
это я встречаю его из ванной, раскрашенная как в тире,
и цель значится точнехонько у меня между ног,
чтобы он промазать не смог.
секс, говоришь? это я одеваю свой сарафан, влезаю на каблуки,
хлопаю дверцей машины, мы делаемся невозможны и далеки,
мы еще на расстоянии вытянутой руки,
но уже не долетают ни смсочки, ни звонки,
и нельзя окликнуть, попросить обернуться, выслушать, наконец…
но еще можно обвести языком его профиль в своем окне.
(и тогда он обязательно обернется)
секс, говоришь? это когда прохожим на улице хочется закурить,
когда стыдно перед соседями в лифте, за то что делалось у двери,
когда невозможно расстаться, и что тут не говори,
но каждые полчаса что-то обрывается и дергается внутри,
не потому что пришла эротическая смска или кто-то там позвонил,
а потому что внутри открылся внезапно тропический океан и всех к чертовой бабушке затопил.
и вот тогда начинается — секс.
(с) Марта Яковлева
Девочка перестала пить на ночь кофе, согреваться водкой, сгоряча целовать взасос.
Девочка хороша и анфас, и в профиль, без причин смеется и (наверное) видит тебя насквозь.
Девочка нынче в кресле сидит, не плачет, не слагает песен, не хрипит о счастье и не воет ввысь.
Девочка понимает, что ужин начат, что жребий брошен, чуть-чуть потерпишь - и «зашибись».
Девочка вновь привыкла не верить в сказки, все как обычно – закуска, пиво и на капот.
Девочка как картинка: make-up не смазан, сапоги на шпильке, «всем спасибо, свободны», да только вот
Девочка так устала писать о прошлом, скоро полночь, глаза слезятся, завтра надо сдавать отчет.
Девочка понимает, что жребий брошен, засыпает быстро, только ищет твое плечо.
Девочка, теперь расправляя плечи, если взять за руку - не ускоряет шаг.
Девочка улыбается всем при встрече и радостно пьет текилу на брудершафт.
Девочка миловидна, как октябрята - белая блузка в тон, талисман в кулак.
У нее в глазах некормленые тигрята рвут твой бренный торс на британский флаг.
А у девочки и коврик пропылесосен (или пропылесошен?), плита бела.
Она вообще всё списывала на осень, но осень кончилась, и пришла зима.
Девочка выпивает с тобой с три литра, смеется, ставит смайлик в конце строки,
Она бы тебя давно уже пристрелила, но ей всё время как-то всё не с руки.
У девочки длинные волосы, зеленая куртка, синее небо, кудрявые облака.
Девочка, кстати, полгода уже не курит, пробежка, чашка свежего молока
Девочка обнимает тебя, будто анаконда, спрашивает, как назвали, как родила.
Она тебя, в общем, забыла почти рекордно - два дня себе поревела и все дела.
Девочка уже обнимает других во снах о любви, не льнет к твоему плечу.
Девочка уже умеет сказать не "нахрен ", а "спасибо большое, я, кажется, не хочу ".
Девочка - была «нигдевочкой», стала женщиной-вывеской "не влезай - убьет".
Глядишь на нее, а где-то внутри скрежещется: растил котенка, а выросло «ё-моё».
(с)
в ослепительно белых коридорах, где плещут
фонтаны света,
я оспариваю тебя у любого имени, осторожно счищаю егос тебя, как корку со шрама,
я осыпаю твои волосы пеплом от молний и лентами,
спящими в дожде.
Я не хочу, чтобы ты имела какую-ниюудь форму, была
именно тем, что начинается после твоей руки,
подумай о воде, или о львах,
что растворяются в сиропе басен,
или о жестах - этой архитектуре из ничего,
зажигающей свои огни в самой середине встречи.
Каждое утро - это школьная доска, на которой
я выдумываю тебя, рисую тебя,
тут же готовый стереть: ты не такая, не с этими
гладкими волосами, не с этой улыбкой.
Я ищу твою сумму, ищу край бокала,
в котором вино, и луна, и зерцало,
ищу ту линию, что заставляет мужчину
дрожать в галерее музея.
А ещё я люблю тебя, а на улице идёт дождь и время.
(с)